Клуб «Завтрак»: Художник Виталий Пушницкий

Последние пару лет разговор о политике становится острее. На политические темы реагирует и искусство. Но стали ли политические высказывания содержательнее?

Разговоры о политике — это как разговоры о погоде: никто из нас ничего не может с ней сделать. Разговоры так и остаются разговорами. Искусство не должно быть связано со спекуляцией ни в какой форме. Поэтому я против политического акционизма. Те же Pussy Riot вышли в политику, вышли в тираж, и теперь они знают свою цену. Всё это стало возможно во многом благодаря реакции властей на их действия — судебному преследованию, через которое девушки и получили популярность. И эта популярность сослужила дурную службу протестным настроениям. На Болотную площадь вышло много людей, и ещё больше было сочувствующих. Эти люди не имели никаких представителей, это был народ. Власть — намеренно или нет — сделала Pussy Riot лицом протеста. Увидев это лицо, многие из симпатизировавших протесту, отвернулись от Болотной. Основной части населения страны не близко такое искусство, они не видят в балаклаве новую икону, они не вникают в тонкости перформанса. Большое внимание к Pussy Riot стало одной из причин поражения протеста. А мы до сих пор продолжаем обсуждать приговор. Для девушек счастье, что их посадили. Если художника никто не замечает, значит, он зря живёт. Сесть в тюрьму — это топ карьеры политического акциониста. Поэтому их не надо жалеть. Они получили свой кусок славы.

Не кажется ли вам, что для большинства населения страны сама формулировка «современное искусство» является ругательной?

Современное искусство — это и в самом деле ругательство. Как только произносится слово «искусство», в голове происходит сдвиг, мы представляем произведения, которые выставляются в музеях мира и хранятся в их запасниках, шедевры, на которых зиждется наша культура. Искусство — это нечто великое. Давайте перестанем смешивать всё в кучу и называть современное творчество искусством. Просто забудем про термин «искусство», говоря о том, что ещё не прошло проверку временем, и всё станет гораздо проще. Наконец-то можно будет говорить о содержании, а не бесконечно спорить, искусство или не искусство представлено перед нами.

Современное искусство – это и в самом деле ругательство. Давайте перестанем смешивать
всё в кучу и называть современное
творчество искусством.

Возможен ли в сегодняшней России этот разговор о содержательной стороне искусства? Мне кажется, что нет. Слишком поверхностными и переменчивыми стали мнения, повестка дня сменяется мгновенно. Сегодня мы обсуждаем Олимпиаду, завтра переключаемся на события в Украине, следом идёт приговор по «болотному делу» и вдруг — снова события на Украине. Так же и в искусстве. Оно интересно, лишь когда скандально.

Это давно известно. Как сказал Уорхол, пусть лучше ругают, чем хвалят, главное, чтобы правильно писали фамилию. Проходит неделя — всё забывается, по таким правилам живёт периодическая пресса. Так было всегда, и искусство всегда от этого страдало. Но поспевать за этой изменчивостью не есть задача художника, если речь идёт не о финансовой стороне вопроса. Конкретно успех может измеряться в финансовом эквиваленте. Но деньги не спасают от несчастий. Вопросы искусства — это вопросы духа и вопросы смерти, временности и зыбкости жизни. Что делать, чтобы остаться в вечности? Путь художника — эволюционировать. Вы совершенствуетесь, оттачивая своё мастерство, и тем самым идёте духовным путём. Чаще всего художник пытается найти свой стиль, детали, по которым он будет узнаваем. Допустим, он мастер полосочек. Это удобно для позиционирования на рынке: все, кто хочет купить полосочки, вспоминают о нём. Вы можете найти свою форму, стать непревзойденным мастером, остаётся превратиться в старика и умереть. Если художник хочет быть живым, это не его путь. Его путь — всякий раз отказываться от себя, находить антитезу себе. Если тебе хорошо, если ты высказался по теме — уходи в состояние кризиса. Отрицай себя. Начинай заново. Но важно помнить: совершенных методов нет. Когда ты не сформирован до конца, ты подвержен влиянию. Всегда может найтись мастер, который разрушит твою внутреннюю уникальную структуру, повлияет на тебя. Художника, нашедшего свой стиль, с пути не собьёт никто. У него броня, никакому мастеру её не пробить.

Насколько крепка ваша броня?

А я ещё не окуклился. А может, и не окуклюсь, бывает и такое. Так и останусь тинэйджером. Это вопрос из той области, где не бывает однозначных ответов.

Значима ли для вас категория возраста?

Думаю, нет. У меня трое детей. Шесть, четырнадцать и двадцать пять лет. Когда сыну исполнилось двадцать, мы стали общаться на равных. Человек в определённый момент интеллектуально встаёт на ноги, и возраст больше не имеет первоочередного значения. Но вы обязаны меняться. Как говорил Мохаммед Али, человек, который смотрит на мир в 50 лет точно так же, как в 20, потратил зря 30 лет своей жизни. Это правильно. В Оптиной пустыни я однажды общался с 90-летним батюшкой, и он признался, что ему сложно понять Христа: «Слишком молодой, мне ближе Бог Отец».

Вы религиозный человек?

С четырнадцати лет я изучал различные религии — христианство, буддизм, зороастризм, мусульманство. Я понял, что все эти учения взаимопроникают друг в друга. Я стараюсь не критиковать религии, кроме, пожалуй, демонических культов, но это другой вопрос. Для меня важна грань между церковью и верой. Смотрите: есть киноклуб, а есть кино, которое в нём показывают. Кино важнее. Господь внутри нас и всего сущего. Священник, грубо говоря, просто проводник, он ответственен за ритуал. Сегодня православная церковь дискредитировала себя. Мне печально наблюдать, как роль личности сказывается на ситуации не лучшим образом.

Патриотом назвать себя можете? Последнее время споров о патриотизме немало, многие считают его если не стыдным, то как минимум лицемерным.

Россия за двадцатый век потеряла всё, что только возможно. Многое безвозвратно утрачено, интеллигенция покинула страну. Море несчастий. Но я много путешествовал по миру, и вот что скажу: мы живём далеко не в худшем месте.

По советскому прошлому вы, похоже, не ностальгируете.

Нет. Государство и общество для меня так же отделены друг от друга, как вера и церковь. Я не анархист, но считаю, что государство — раковая опухоль на теле общества. Государственный аппарат кормится за счёт общества, которое не очень-то в этом аппарате нуждается. А как же армия, спросите вы? Но ведь армия нужна только для того, чтобы одному государству выяснять отношения с другим. Общества не воюют. Чтобы разобраться с соседом вам в худшем случае понадобится полиция. А полиция — это общественная организация. Общество способно саморегулироваться. Судя по Европе, чем меньше общество, тем легче ему договориться о внутреннем порядке и укладе. Мы в этом смысле живём на остатках империи. Но, возвращаясь к вопросу о любви к родине, я должен сказать, что не готов ругать Россию. Да, у нас плохая страна, неудобная, но я считаю себя частью общества, люблю своих родителей, поэтому буду любить и свою страну.

Путь художника – отказываться от себя, находить антитезу себе. Если тебе хорошо, если ты высказался по теме – уходи в состояние кризиса. Отрицай себя. Начинай заново.

Вопрос об эмиграции для многих сегодня стоит достаточно остро. Мысли об отъезде свойственны нынешнему молодому поколению. Но нужны ли мы на Западе?

Никто никому нигде не нужен. Я был в Нью-Йорке много раз. Это самый несчастный город на свете. Хочешь быть одиноким — переезжай туда. У меня есть два друга музыканта Артём Якушенко и Юра Матвеев, группа «Белый Острог». Они шесть лет прожили в Нью-Йорке, закрепились там, устроились. Позвали в гости: заезжай, мол, мы в Бруклине живём. Приехал, спрашиваю: «Ребят, вам тут нравится?». И они мне вот что ответили: «Шесть лет назад, когда приехали, стали тусоваться. Все вокруг разговаривают, смеются, мы не смеёмся — языковой барьер. Прошло время, язык прекрасно знаем, все разговаривают, смеются, мы не смеёмся — не смешно нам, не над чем тут смеяться». Мы выросли в другом культурном пространстве. Если не успеть уехать до 16 лет, ты не станешь на новом месте стопроцентно своим. Поэтому в Нью-Йорке все живут сепаратно: китайцы с китайцами, русские с русскими, итальянцы с итальянцами. Национальный вопрос никуда не деть. Нью-Йорк — эмигрантский город, для меня в нём нет никакой человечности. Где бы я ни бывал в Штатах, везде сталкивался с аналогичными историями. На юге Америки немного расслабленнее, но в целом сценарий один — все бешено работают. В России никто не работает в таком темпе, но зачем этот темп нужен, я не понимаю. Есть поучительная буддийская притча на этот счёт: что ты любишь, тем ты и станешь в следующей жизни. Любишь секс — станешь собакой, много работаешь — будешь муравьём.

Чему вас научила жизнь в других странах?

Штаты научили трудолюбию и стойкости. В аэропорту Миннеаполиса я наблюдал такую картину: идёт мать, на вид 30 лет, у неё трое детей от пяти до десяти лет. Она с огромным рюкзаком за спиной, у детей рюкзаки тоже немаленькие для их возраста. Бегут на посадку. Самый младший падает, мать подходит и говорит: вставай, мы тебя ждём. Она не поднимает его, не отряхивает. Ждёт, когда он встанет сам, подталкивает его с любовью на этот шаг. Это супервоспитаие. У нас совсем не так. Либо любим, либо ненавидим, всем сердцем. Америка учит делать всё самому. В Азии понимаешь неважность того, что происходит, всё материальное — иллюзия. Скандинавия — это безупречная честность и благородство, максимальная корректность к человеку, ощущение чужой границы, вежливость. Если есть социализм, то он здесь. Причём социализм — это вовсе не государственная политика, а отношение человека к человеку.

Вы церемонию открытия Олимпиады смотрели?

Да, сидя в деревне, на небольшом телевизоре.

Я просто вот к чему её вспомнил. Оставив за скобками все коррупционные скандалы, хочется отметить, насколько красочно и правильно это шоу нам и иностранцам показало богатство русской культуры, то, за что абсолютно не стыдно любить родную страну.

Не забывайте, что это просто шоу, это китч, оно к культуре имеет весьма опосредованное отношение. Закон жанра диктует постановщику выбирать стилистически сильные, крупные формы, лаконичные и понятные сюжеты. Здесь не стоит искать глубину мысли. Чем больше мы обобщаем, тем больше мы лжём. Суть кроется в деталях, тут их не было. Избушка, дым из трубы, купола, берёзы — это ли Россия?

Что ни говори, но всё-таки щемят берёзки сердце.

А знаете почему? Потому что в берёзовой роще нет никакой государственности, никакой политики. Вас никто не прессует и плакатов с призывами любить родину нигде не висит. Красиво.

Редакция Lucky Ducky благодарит Ural Vision Gallery и ресторан Dieci за помощь в проведении интервью.