Клуб «Завтрак»: Прима-балерина Екатеринбургского театра оперы и балета Елена Соболева

Правда ли, что балерины всё время соблюдают очень жёсткую диету?

Конечно. Когда балерина приходит в профессию в десять лет, она на всю жизнь отказывается от хлеба и вообще от хлебобулочных изделий. В принципе, можно есть многие продукты, но это всё зависит от фигуры. Мы вообще не едим много, потому что во время танца тяжело будет поднять тело. Я ем лёгкую пищу, насыщенную белком.

Что вы едите на завтрак?

Я не завтракаю. У нас работа начинается в десять утра, к этому времени нужно быть уже в форме и слегка голодным. С полным желудком не получится работать. В перерывах может быть небольшой перекус, но обычно первый приём пищи случается в два часа дня. Это может быть кофе с сухофруктами и орешками. Я ем что-нибудь сытное, лёгкое, чтобы желудок не был полным, но при этом появились силы.

Вы даже не пьёте с утра кофе или чай?

Кофе пью обязательно. Ещё я люблю биологические добавки, например, что-нибудь с мёдом. Они дают энергию и в них много витаминов. Мне это очень нравится, потому что я забываю про еду на четыре часа.

Когда заканчивается театральный сезон, вы позволяете себе еду, которая во время выступлений и репетиций у вас под табу?

Да, конечно. Когда нет большой нагрузки, организму нужно восполнить силы. Балерины постоянно мучают себя: недоедают, недосыпают, находятся в стрессовом состоянии. Поэтому летом хочется съесть то, что обычно не можешь себе позволить. Конечно, мы набираем вес, но потом снова нужно приходить в форму.

Вы много гастролировали, а в путешествии всегда хочется попробовать национальные блюда. Какая кухня вам больше всего запомнилась?

Больше всего мне понравилась итальянская кухня. Мы были на Лигурийском побережье, кухня этой местности не похожа на любую другую в Италии: очень много морепродуктов, которые готовятся определённым способом. Я не сильна в гастрономии, поэтому не могу сказать точно, каким именно, но по вкусу блюда разительно отличаются от всех остальных. Несмотря на то, что я рыбу не очень люблю, они её приготовили так восхитительно, что мне понравилось.

Вы ездили в Тайвань. Вам понравилась местная кухня?

Она ужасная и очень для меня непривычная: например, у них чересчур сладкое мясо. Они такое любят. И вообще вся еда странная: китайцы едят рисовые булочки вместо привычного для нас хлеба. На острове много необычных фруктов, которые у нас не продают. Мы их ели с опаской, потому что у всех разное пищеварение и мало ли что. Но были и такие фрукты, которые пришлись мне по душе.

Вы часто ходите в заведения в Екатеринбурге?

Практически не хожу. Раньше мне нравился Mama’s Big House, когда он только открылся. У меня нет времени, к сожалению. Из-за большой нагрузки приходится жертвовать этим. Конечно, случаются праздники, тогда мы куда-нибудь семьёй выбираемся. Но чаще всего я ем дома. Я сама готовлю для мужа, и мне это очень нравится. Но всё, что я сделаю, практически не ем, потому что всегда на диете. У меня такая специфика фигуры. Некоторые балерины не худеют, а мне всё время приходится поддерживать форму. Я люблю молочные продукты: творог, йогурты. Мой секрет в похудении – это может показаться странным, – я добавляю в йогурт и много куда ещё клетчатку или отруби. Если мне нужно срочно похудеть, я совсем отказываюсь от еды. И в таком случае мне помогает зелёный чай с молоком. Молоко дает чувство сытости, а зелёный чай – энергию.

Давайте поговорим о том, как вы стали балериной?

Моя судьба решилась в три года. Моя мама – хореограф, а папа – художник. Они позвали меня на кухню – я это очень хорошо помню – и спросили, кем я хочу стать: балериной или художником? Третьего было не дано: либо я буду танцевать, либо рисовать, что у меня получалось хуже. Я выбрала танцы. Поскольку здесь в Екатеринбурге не было училища, я переехала в Пермь. Я не приветствую дилетантства, считаю, что человек должен отучиться в настоящем училище, пройти всю школу, которая закаляет и дисциплинирует. Это такой труд! Если ребёнок уезжает в другой город, он остаётся на долгое время без родителей. Он живёт в интернате, находится среди людей круглосуточно. Когда я училась, комнаты были на четверых – по одному никто не жил. Всё делать нужно самому: стирать, гладить одежду. Плюс жёсткая дисциплина, колоссальные нагрузки, выступления в театре. Каждые полгода необходимо сдавать сложные экзамены. Я сейчас анализирую: смогла бы я отдать свою дочь в хореографическое училище – не знаю. Не уверена, согласна ли я с тем, чтобы дети артистов шли по их стопам. Если есть для этого предпосылки, то стоит попробовать, а силком заставлять не надо.

Вы закончили Пермское хореографическое училище, были солисткой Челябинского театра оперы и балета, а сейчас вы прима-балерина в Екатеринбурге. Это типичная история для балерин – часто менять города?

Это практикуется часто. Меня сюда пригласили, хотя Екатеринбург – мой родной город. Мне звонили в Челябинск из Екатеринбургского театра оперы и балета и приглашали на работу. Инициатива шла от руководства, это было очень приятно, конечно. Балерины часто переезжают, потому что обычно в городах нет аналогов единственному академическому театру. Поэтому приходится менять не театр, а город.

А как вы попали в Челябинск?

Когда я училась во втором классе, художественный руководитель Челябинского театра оперы и балета сразу меня атаковал: «Лена, вы поедете к нам работать! У вас всё будет!» И я за это ему очень благодарна, он мне дал хороший старт, несмотря на то, что я закончила училище с красным дипломом и меня могли взять в любой театр. В Екатеринбурге в тот момент не сложилось, потому что им артисты не были нужны. А зачем ехать туда, где ты не нужен? Через четыре года сменилось руководство и меня позвали сюда. К тому времени в Челябинске я набрала большой репертуар. Я уже танцевала Китри из «Дон Кихота», Машеньку из «Щелкунчика», Марию из «Привала кавалерии» и многие другие партии. Я приехала в Екатеринбург уже состоявшейся балериной.

В скольких выступлениях вы задействованы за один сезон?

По-разному. Например, в 2006-2007 годах в театре были всего две ведущие балерины, и я в том числе. Это было, конечно, очень сложно. Попеременно мы танцевали ведущие партии. Нагрузка была колоссальная, за месяц мы участвовали в 8-12 постановках. Причём это были ведущие партии, не кордебалетные – стоять третей во второй линии. А потом появились новые балерины, изменился репертуар, стало полегче. Много спектаклей ушло, хотя они были отличные. Например, не идёт мой любимейший балет «Тысяча и одна ночь», несмотря на то, что он был своеобразный, публика его обожала. Почему-то сейчас нет «Спящей красавицы», шедевра Чайковского и Петипа. По мне, лучше балета не существует. Почему-то редко идёт «Дон Кихот», а ведь это очень весёлый спектакль. Сейчас же у нас активно развивается современное направление. Я не скажу, что это менее интересно. Может быть, в век технологий и Интернета невозможно на это не обращать внимания. Но, я считаю, мы должны сохранять спектакли классического репертуара, потому что мы работаем в академическом театре. Мне интересно танцевать полноценный балет, когда есть полное раскрытие образа, интрига, когда в спектакле показывают жизнь человека. Для меня это интереснее, чем за двадцать минут показать всего лишь один фрагмент.

Ровно сто лет назад состоялась премьера «Весны священной» Игоря Стравинского, но до сих пор многие академические театры не готовы браться за это произведение. Где, на ваш взгляд, проходит грань между классическим балетом и современным?

«Весна священная» появилась намного раньше, чем должна была. Из-за этого премьера полностью провалилась. Вот эта тонкая грань… Всё зависит, наверное, от восприятия балетмейстера, как он сам чувствует. У него должен быть тонкий вкус, чтобы не опошлить репертуар. В принципе, этот танец не наполнен каким-то большим смыслом, там нет никакой драматургии, он просто показывает определённые движения и состояния, посредством которых передаются мысли, идеи. И у зрителя может быть много фантазий. У нас идёт уникальный балет Cantus Arсticus. Представления о нём у танцующих и зрителей отличаются – у каждого разные интерпретации. Кто-то видит связь между птицами и людьми, у кого-то смысл ещё глубже, кто-то видит в балете забвение. А в классике всё очень буквально: человек понимает именно то, что хочет сказать ему артист.

Как сюжетные перипетии балерины учатся передавать с помощью жестов, чтобы зритель, не заглядывая в либретто, обо всём догадался сам?

Есть «Ромео и Джульетта», и мы все знаем, о чём там идёт речь. Существует очень много редакций этого балета. Каждый балетмейстер видит это произведение по-разному. Но всегда это будет доступно для зрителя. Классику поймёт любой, пусть у него будет плохое образование, но он всё равно вникнет в то, о чём идет речь в балете. Знаете, мне один критик сказал: «На многих балерин смотришь – и понимаешь, а на вас смотришь – и чувствуешь». То, что зритель не поймет, он обязательно почувствует. Это такой божий дар у артистов – передать все смыслы. Конечно, очень многое зависит от балетмейстера и педагогов.

Критики помогают вам изменить взгляд на ту или иную партию?

Чаще всего нет. Допустим, возьмём балет «Жизель». Его невозможно постоянно танцевать одинаково, мы же взрослеем. И каждый раз наши чувства – любовь, ненависть – с возрастом понимаются по-разному. Вместе с нами растёт и героиня. В восемнадцать лет балерина, исполняющая партию Жизель, может быть легкомысленной, беспечной, может не обращать на какие-то вещи внимания. А в тридцать лет это уже будет другая артистка и другой образ, и она будет понимать по-другому такие вещи, как предательство и обиду. У балерины накапливается личный опыт, и он всегда отражается на партии.

У вас есть любимый современный спектакль, который вам доводилось танцевать?

Это Eventual Progress, где речь идёт, как можно судить по названию, о прогрессе. Поставил его британский балетмейстер Джонатан Пол Уоткинс. Ему тридцать лет, поэтому он ещё начинающий хореограф, несмотря на то, что уже поставил очень много спектаклей. Этот балет как раз о том, что всё больше места в нашей жизни занимают технологии. Сначала мы восприняли идею в штыки, но на репетициях стали относиться оптимистичнее, и этот балет теперь танцевать очень приятно. Что мне больше всего нравится – после спектакля остаётся ощущение, что всё будет хорошо вопреки трудностям. Это чувствуют как зрители, так и артисты. Сложнее его я ничего не танцевала.

Почему? Для вас был не привычен язык современной хореографии?

Да, именно поэтому. В нём очень насыщенные движения. Моя партия сложная с технической стороны.

В чём отличие движений классической и современной хореографии?

Я убеждена, что «современный» танцовщик никогда не станцует классику. Если он всё время исполнял партии только в новых произведениях contemporary dance, то он никогда не поднимется на пальцы. А «классическая» балерина с лёгкостью перейдёт на современное исполнение. Классика – это универсальные движения, всё построено по канонам классического танца. Сейчас Вячеслав Самодуров (Художественный руководитель балета в Театре оперы и балеты. – Прим. ред.) привносит современные направления в театр. Я согласна, что мы были заморожены какое-то время с нашей классикой.

Существует ли какая-то большая разница между европейским классическим танцем и российским?

В классике мы лидеры, а в современном танце мы отстаём на целый век. В Европе всё началось гораздо раньше, из-за этого у них результаты лучше. Плюс сейчас во многих училищах нет уроков модерна. Артисты приходят в театр, но не умеют танцевать современную хореографию, а в Европе другая ситуация: они изучают джаз-танец и модерн. Но я всё-таки считаю, что наше искусство занимает лидирующее позиции в мире. Русскую душу невозможно описать. Этим интересен и балет.

На закате карьеры одни балерины идут преподавать, другие становятся хореографами. Что бы выбрали вы?

С каждым годом мне всё больше хочется стать хореографом. Но пока как-то не получалось, видимо, ещё не время. Я к этому потихоньку иду. Хотя мне Вячеслав Самодуров предлагал участвовать в «Dance-платформе», где молодые балетмейстеры могут проявить себя. Но пока мне хочется танцевать. Так получилось, на прошлую «Dance-платформу» приехал молодой человек из Москвы, он отобрал команду, в том числе и меня. Мы работали с ним вместе. Я что-то предлагала, а он уже решал, оставлять ли это. Это была наша совместная работа.

Обычно балерина имеет право предложить балетмейстеру свой взгляд на то, какой может быть её партия?

Нет, здесь важна строгая дисциплина. Музыка идёт очень ровно – такт за тактом, и мастерство балерины в том, чтобы где-то замедлиться, а где-то догнать такт – в этом можно позволить себе небольшие изменения. А движения мы не имеем права менять, это будет нарушением авторских прав.

Со временем отношение к танцам как виду искусства очень изменилось. Что такое балет для вас?

Для меня балет – это красота. Для зрителя – это ещё и отдохновение. Человеку всё равно иногда хочется посмотреть на красоту тела, послушать классическую музыку. В нашем городе на балет публика ходит разная. Моя мама часто посещает спектакли и видит всех зрителей. Среди них есть место тем, кто даже не знает о постановке ровным счетом ничего. Но есть и ценители. Все они приходят отдохнуть душой. У них есть свои проблемы и переживания, а в театре они погружаются в другую реальность – красивую реальность. Они видят красоту энергии, которая должна быть, на мой взгляд, положительной. У нас в театре идёт балет «Любовь и смерть». Несмотря на то, что он заканчивается хорошо, он тяжеловат. Для меня это немного не то, я люблю больше что-то светлое. Чтобы, как в Eventual Progress, человек, уходя из театра, обретал надежду. Моя мама рассказывала, как одна из зрительниц, которая сидела рядом с ней во время одного спектакля, поделилась: «Знаете, я сегодня себя очень плохо чувствовала, приболела, и настроение плохое было, но я всё равно пришла. И после просмотра я выздоровела!» Для меня это лучшая похвала.

То есть, по-вашему, тем, кто пришел на балет, не обязательно знать имя композитора, сюжет или сколько раз исполняется фуэте?

Да, они всё почувствуют. Может быть, не объяснят что-то конкретное, но им станет хорошо после просмотра. Когда партия сложная и технически насыщенная, иногда хочется, чтобы зритель понимал это. Есть такой пируэт, когда балерина делает дубль. Это очень сложно, как фигура высшего пилотажа для лётчика. Иногда бывает обидно, что люди не понимают этого. Заходишь иной раз после вариации за кулисы, когда люди плохо похлопали, и задумываешься, что было не так. А всё было хорошо, просто люди не смогли оценить это, потому что не обладют достаточными знаниями.

Сложно ли балерине натренировать память тела, чтобы безупречно исполнять несколько партий в сезон?

В классике всё строится на основных движениях. Всё сложное и важное учится в десять лет, а потом остаётся в крови. Если спектакль не исполнялся очень долго, то можно что-то забыть. Его трудно потом восстановить, но тут всё зависит от артиста. Есть популярное мнение, что балерины недалекие: работают только ногами и не думают головой. Люди глубоко ошибаются, у артистов идёт такой мыслительный процесс! Это как у шахматистов, которые просчитывают несколько ходов вперёд. Вы только представьте: чтобы первый раз сделать движение, его нужно сначала просчитать в голове. Ты должен увидеть себя со стороны, а потом заставить своё тело двигаться именно так, как нужно. Для мозга это тяжёло. Тем и отличается спорт от балета: спортсмену необходимо только оттачивать движения, важны только тренировки. У нас нет второй попытки – упал – ничего уже не сделаешь. Когда спектакль танцуешь редко, например, раз в год, нужно помнить замечание педагога, которое он тебе говорил год назад, иначе не будет улучшений и придётся топтаться на одном и том же месте. Это плохо, потому что балерине нужно обязательно развиваться.

Елену Соболеву можно увидеть на сцене Театра оперы и балета 19 октября в серии одноактных балетов En Pointe, где она станцует главную партию Пахиты и соло в спектакле Eventual Progress («Необратимый прогресс»). В конце месяца, 25 октября, Елена исполнит главную партию Байджан в балете «Любовь и смерть».